Алекс Кац в «Гуггенхайме»
Выставка Алекса Каца, проходящая в сотрясаемом скандалами, некогда известном как Museum of Non-Objective Painting «Гуггенхайме» являет собой позорную уступку дурному вкусу и реакционным тенденциям в галерейном бизнесе.
Проблематичное с 1910 г. и невозможное после 1950-х годов, фигуративное / репрезентативное / реалистичное искусство стало убежищем и воплощением реакционной, порой – тоталитаристской идеологии. Достаточно вспомнить симбиотический союз фашистско-коммунистических государственных структур с соцреализмом и официальным искусством Третьего рейха, профашистское движение Novecento Italiano, современную китайскую и северокорейскую пропаганду. Алекса Каца трудно уличить в симпатиях к тоталитарному строю, но его эстетический выбор неизменно оказывается на стороне реакции и обскурантизма.
Ретроспектива прослеживает путь формирования автора – от неуверенных попыток подражания мастерам модернизма – Пикассо, Матиссу, до беззастенчивых заимствований у Уорхола (серийность, тематическое сходство некоторых работ), Лихтенштейна, Хоппера (композиция и сюжеты), Франца Клайна (техника мазка) и многих, многих других (Утамаро и других японских графиков, Анри Руссо, как, впрочем, и Теодора – см., например, Sunrise, 2019 Каца и La Forêt en hiver au coucher du soleil Т. Руссо).
Не имея наклонностей (или таланта) соревноваться с современниками-революционерами, сформировавшими язык нового искусства – Поллоком, Виллемом де Кунингом, Ротко и др., Кац отказался от попыток найти новую манеру, ограничив себя традиционными, если не сказать, отжившими сюжетами и средствами выразительности.
Продукция Каца ограничена жанрами портрета и ландшафта. В первом случае он использует жену и современную ему богему 60-х годов в качестве натурщиков, во втором – воспроизводит вид из окна студии в СоХо или окрестности имения в Мэйне.
Модели, по большей части, лишены индивидуальности и уныло невыразительны; большинство из них – третьеразрядные поэты, артисты, представители давно вымершей «тусовки» времён администрации Дж. Ф. Кеннеди. Пара удачных детских портретов и плакатный портрет жены художника на первом этаже (что она рекламирует – зонтик, косынку, дождевик, косметику?) представляют неожиданное исключение.
Композиции 1960-х годов часто копируют приёмы Э. Уорхола, но, в отличие от последнего, лишены лапидарной ясности штриха, лаконичности и динамизма. Серийные работы Каца невыразительны; расположение объектов (обычно – фигур в полный рост или отдельных голов) кажется случайным. Кац – беспомощный колорист, его цветовые находки наивны и были бы умилительными, если бы автору было 10 лет; два-три счастливых исключения лишь подтверждают правило. Манера Каца ближе всего к поп-арту, что было бы актуально шестьдесят лет назад, но сегодня выглядит безнадёжным анахронизмом.
Вырезанные из фанеры или металла силуэты – не более, чем трюк, который можно использовать один раз, но не построить на нём карьеру.
Отсутствие идей и дефицит техники компенсируются гигантскими размерами работ. В мире, где «больше – значит, лучше», полотна Каца легко представить на стене корпоративного зала заседаний или в лобби претенциозного отеля.
Вырезанные из фанеры или металла силуэты – не более, чем трюк, который можно использовать один раз, но не построить на нём карьеру.
Отсутствие идей и дефицит техники компенсируются гигантскими размерами работ. В мире, где «больше – значит, лучше», полотна Каца легко представить на стене корпоративного зала заседаний или в лобби претенциозного отеля.
Объяснение настойчивых попыток реанимации истлевшего трупа неореализма одной лишь неразвитостью художественного вкуса публики кажется неполным. Налицо навязчивая пропаганда реакционного фигуративного искусства в СМИ, освещающих успешные продажи на аукционах. Убогий вкус олигархов, вкладывающих средства в доступное и понятное им искусство, тиражируется не только посредством Instagram и Facebook, но и, как видим, некогда прогрессивными музеями.
Апатия масс и молчание художественного авангарда, конформизм критики, опасающейся гражданской казни за неосторожное слово, потворствуют посредственности и делают подобные выставки возможными.
Достоин ли Кац выставки в некогда престижном и заслуженном «Гуггенхайме»? Абсолютно нет. Данная экспозиция столь же бессмысленна и необъяснима, как и недавняя выставка Дэвида Хокни в Метрополитен-музее и производит впечатление казённого мероприятия – проводов на пенсию? (Кацу недавно исполнилось 95).
Выставка продлится до 20 февраля; приложив некоторые усилия и проявив выдержку, нью-йоркеры и гости культурной столицы вполне могут избежать её.
